Игорь Панин опубликовал в «Литературной России» статью, где попытался разгромить Станислава Куняева, и где в совершенно недопустимом, оскорбительном тоне говорил с человеком вдвое старше себя, который сделал для русской литературы в сотни раз больше, нежели автор трех тоненьких поэтических сборников и пары десятков маленьких статеек.
Он начал с того, что процитировал и потом несколько раз повторил матерное скабрезное примитивное двустишье то ли Губермана, то ли Аронова, оскорбляющее и Куняева, и всех русских. Не знаю, кем себя считает сам Игорь Панин?
Он попытался отнять авторство стихотворения «Добро должно быть с кулаками» у Станислава Юрьевича, хотя Михаил Светлов дал только одну строку, а само стихотворение, признанное в те годы лучшим, принадлежит перу именно Куняева.
Статья Куняева, содержащая интереснейшие фактические подробности из жизни Рубцова последних лет, включая неопубликованные письма Дербиной, по объёму занимает более двух печатных листов (70.000 знаков с пробелами). Фрагмент, посвящённый Панину, занимает не более 4.000 знаков, то есть составляет 1/15 часть от общего объёма статьи и касается двух неточностей Панина: 1) утверждения о том, что Рубцов принёс поэму в «Наш современник», 2) утверждения, что поэт получил отказ в публикации и после этого, разруганный Куняевым, запил и погиб.
Как человек, знающий ситуацию вокруг Рубцова изнутри, Куняев поправляет Панина, призывая его более внимательно читать свои воспоминания и не только слышать звон, но и немного больше знать. В ответ на этот небольшой фрагмент злопамятный блогер, целый год ждущий удобного случая поквитаться, наконец, дождался и в очередные «крещенские морозы» выдал текст размером 22.000 знаков на целый разворот «Литроссии». Если подходить к проблеме чисто количественно, мы видим явную неэквивалентность в ответе – тебя поправили, указав на неточности, ни разу не оскорбив лично, ты же отвечаешь в 4,5 раза длиннее и оскорбляешь по полной. Юпитер сердится?..
Панин возмущается, что его упрекают в провокационности и желтизне, но сам в этой статье демонстрирует и то, и другое по полной программе. Что делает он сам в начале статьи? Приводит грязную и скабрезную цитату Губермана-Аронова – это разве не провокация? В самом чистом виде. Издевательство над возрастом и якобы имеющей место возрастной забывчивости и неадекватности оппонента, не владеющего интернетом, – это не провокация? А само построение статьи Панина, где вся доказательная база строится на устных высказываниях и субъективных мнениях разных литераторов (Личутина, Теушакова, Кузьминского, уже сорок лет живущего в США) разве не выдает её принадлежность к худшим образцам «жёлтой журналистики»? Панин просто торгует слухами («за что купил, за то и продал»), как будто бы не понимая, что это и есть самая настоящая желтизна и высказывает провокационные мифические предположения:
Предположение, что на сайте Куняева «в этих тысячах тонн словесной руды наверняка можно откопать и его материал о мифической могиле майора Петрова».
Предположения, что негативное мнение Куняева о поэме Рубцова привело к тому, что «Рубцов её уничтожил и, решив, что исписался, практически перестал сочинять, всё больше погружался в пьянство и бытовые скандалы, что в итоге и привело его к гибели».
Панин удивляется, что его ловят за руку, указывая на неточности в его текстах: «А разве неправда, что о смерти Рубцова ходит много мифов и легенд?», но при этом не пытается в них разобраться, а создаёт собственные мифы и версии о предположительной виновности Куняева в смерти Рубцова. Воистину «Я ненавижу сплетни в виде версий»! И не «версификатору» в прямом и переносном смысле Панину защищать Высоцкого от Куняева, который как раз документально доказал реальность истории с могилой майора Петрова, повреждённой неуёмными поклонниками Высоцкого.
Но кроме этого Панин сочиняет доносы властям о том, что на сайте Куняева лежит его труд «Жрецы Холокоста», и о том, что некоторые авторы «Нашего современника» в «лихие девяностые» сотрудничали с газетой «Ещё», и о том, что в «Нашем современнике» помимо старшего Куняева работает ещё и прекрасный исследователь творчества Есенина и Клюева Куняев-младший (как же, семейственность!)…
Панину обидно, что Куняев вроде бы не знает или делает вид, что не знает такую значительную личность, как он. Но как бы высоко он себя не оценивал, даже ярые противники Куняева не могут не признать, что масштаб этих двух личностей абсолютно несопоставим. Ни по вкладу в русскую поэзию (о панинском вкладе мы ещё поговорим!), ни по участию в национальном литературном процессе. Достаточно почитать куняевские воспоминания, чтобы увидеть, что за ним целая эпоха, круг крупнейших литераторов второй половины прошлого века (Рубцов, Астафьев, Дмитрий Балашов, Белов, Распутин, Кожинов, Передреев, Соколов и дальше по списку), руководство главным патриотическим журналом, столько сделавшим для подъёма национального сознания в страшные годы реформ.
А у Панина, кроме вполне профессионально сделанных интервью с известными писателями и деятелями культуры (всё-таки филолог по образованию, и закончил во времена Шеварнадзе аж тбилисский университет), невыразительной серой публицистики, скандального блога и очень средних, вычурных, а порой и просто ужасных стихов (нельзя не признать, что та же Дербина гораздо искреннее и талантливее!) больше ничего нет. При отсутствии исследовательского дара не создал Панин ничего равносильного книге Куняевых о Есенине и Клюеве, и вряд ли когда-нибудь создаст.
Однако когда сравниваешь две статьи о Рубцове и Дербиной – куняевскую, и панинскую, отчётливо видно, насколько больше гордыни у того, кто неизмеримо меньше по размеру. Куняев в своей статье размышляет, его отношение к материалу и героям очерка на протяжении времени (всё-таки прошло сорок лет!) меняется. Он то осуждает Дербину, то жалеет её и, как подлинный исследователь литературы, подкрепляет свои мысли яркими и точными поэтическими примерами из творчества двух поэтов, справедливо утверждая, что поэта надо судить, прежде всего, по его главным поступкам – стихам, а не по его интервью. Панин же в своих текстах удивительно статичен и линеен, у него нет творческих сомнений. Он уже заранее приговорил оппонента и не пытается что-то осмыслить, а просто мстит Куняеву за несколько нелицеприятных, но справедливых абзацев, действуя по принципу: если тебя ударили по левой щеке, вырви у обидчика правый глаз.
Можно предположить, что Куняеву в этой истории больше всего не понравилось, что определённые силы в нашей стране начали поднимать на щит фигуру женщины, которая несколько лет отсидела за убийство великого поэта.
В этом нет никакой конспирологии, но достаточно посмотреть на публикации последних лет, на возню в интернете. Когда Дербиной предоставляют трибуну, журналисты или «жюльнаристы» все как один припадают перед ней, подавая её не только как талантливую поэтессу, но и как незаурядную личность, несправедливо оклеветанную жестокосердными врагами. И один из них – Игорь Панин, первым взявший у неё интервью. А она охотно его дала и сделала это не в первый раз. Многим любителям Рубцова очень неприятно эта словоохотливость Дербиной, которая ставит себя на одну доску с поэтом и может себе позволить сказать, например, такие вещи:
«У него вообще такая чёрно-белая поэзия, цветного мало в стихах. У меня напротив – стихи все красочные. Не знаю, понятно ли объясняю, но я так чувствую».
Но ещё более неприятно, когда пресса стала провоцировать её высказываться о трагедии, начала сочувствовать ей куда больше, чем самому Рубцову. Об этом хорошо сказал Куняев: «Со дня смерти Николая в январе 1971 года в течение четверти века я никак не отзывался в печати и даже в своих воспоминаниях о Дербиной. Осудив её в душе, я как бы вычеркнул её из своей памяти, потому что считал, что кощунственно “вкладывать персты” в разверстую рану русской истории, а ещё и потому молчал, что исповедовал истину, живущую в русском народном сознании, которое считает преступление несчастьем, а преступников несчастными, поскольку они душу свою загубили… А к такому несчастью и добавить-то нечего, всё будет лишним.
Однако со временем для меня постепенно прояснялось, что Дербина не только не ужасается своего преступления, но даже чуть ли не гордится собой, посмевшей совершить нечто сверхчеловеческое, и в своих стихах отстаивает своё природное право на подобное «самовыражение»… И тогда я понял, что народное суждение о «преступлении – несчастье» к ней неприменимо.
… За сорок лет со дня смерти Николая Рубцова наш мир изменился неузнаваемо. Нынешнее общество превращает в мерзкое шоу любую трагедию. Это становится возможным лишь тогда, когда люди перестают отличать добро от зла, славу от позора, когда совесть и стыд выветриваются из душ человеческих.
Вот почему Л.Д., постепенно превратившаяся в юбилейные рубцовские даты на голубом экране и в жёлтых СМИ чуть ли не в телезвезду, стала рассказывать о событиях января 1971 года совсем иначе, нежели это отображено и в протоколах, и в стихах. Она отказалась от роли женщины-рыси (волчицы, кентавра, медведицы и т.д.), отмела все свои надежды на Божий Суд, забыла все свои показания во время следствия и в стенах вологодского суда, понимая, видимо, что высокая трагедия не по зубам аудитории Малахова, а низкие протоколы допросов унижают и её вместе с Рубцовым. И тогда Л.Д. примерила на себя новую и чрезвычайно удобную для нынешнего телеобывателя маску женщины, случайно оговорившей себя и несправедливо оклеветанной молвой. Тут она и озвучила на всю страну версию (26.6.2008 г. на Первом канале) о том, что Рубцов погиб от инфаркта, что она стала жертвой заговора со стороны друзей и почитателей Рубцова, а заодно со стороны следователей, прокуроров, судей и даже патологоанатома, давшего лживое заключение о причинах смерти поэта. И как это ни абсурдно – версия эта была принята какой-то частью нашей творческой интеллигенции.
Конечно, куда достойней было бы, если б всё, что случилось, осталось в нашей памяти как преступление, совершённое из-за предельного накала чувств, от любви до ненависти, с обеих сторон. Стихи, написанные Д. в состоянии вдохновения, покаяния и гордыни одновременно, тогда бы не девальвировались и могли вызвать сочувственный отклик во многих душах и даже восхищение перед силой чувства – «а если это ураган!».
Придумав же якобы смягчающую её вину версию об инфаркте, Д. сама второй раз перечеркнула и опустила свою судьбу. Более того, она загубила слабые побеги жалости к себе, как к человеку, совершившему невольное преступление, которое в русском народном сознании раньше называлось «несчастьем», а преступники «несчастными».
Показательно, как в этой ситуации ведёт себя Панин. С одной стороны он призывает оставить Дербину в покое, а с другой стороны сам без конца будоражит общественное мнение, выдвигая её на пьедестал и при этом утверждая, что повторная экспертиза 2001 года уже точно доказала, что «Рубцов умер не от удушения, а в результате инфаркта, спровоцированного сильным опьянением и борьбой с Дербиной. Интересно, что в 2010 году сам, словно сомневаясь в подлинности этой экспертизы, предлагает Дербиной инициировать ещё одну проверку: «То есть вы не собираетесь как-то опровергать официальную версию смерти, по которой Рубцов был вами задушен?». Но нарывается на ответ Дербиной, аннулирующий все его старания:
«Мне это не нужно. Никакой реабилитации я не хочу. Я живу обычной жизнью, занимаюсь своим делом. А представьте, если сейчас комиссия подтвердит, что он действительно умер от инфаркта, и я буду оправдана – какой вой поднимется?! И без того в напряжении живешь, угрозы получаешь… Я буду реабилитирована посмертно, и в этом не сомневаюсь».
Даже Дербина понимает, что в наше время, когда результаты любых экспертиз покупаются за деньги (а спонсоров для подобной акции найти будет нетрудно, ещё сами выстроятся в ряд), не стоит рисковать столь опасно: «непосредственный свидетель» (как называет её Панин) может снова и уже окончательно стать обвиняемым.
Предположим, то, во что очень трудно, почти невозможно поверить: что Дербина ничего не придумала сегодня, что она не убивала Рубцова, что происшедшее между ними – роковая фатальная случайность и что инфаркт всё-таки имел место. А она оговорила себя в состоянии шока и под давлением жёсткой системы советского правосудия, которое почему-то стало защищать идеологически неблагонадёжного, полубогемного поэта-русофила. Но инфаркт случился именно в момент борьбы Дербиной с Рубцовым, «неравной борьбы двух сердец» и одно, более слабое и незащищенное сердце не выдержало. Что меняет это в оценке случившегося? Ведь всё равно погиб поэт, невольник чести. Если Дербина знала, что у него больное сердце и понимала, что с ней живёт гений России, пусть и неравнодушный к Бахусу и трудный в быту, почему не уберегла, а позволила состояться этой борьбе? Ведь она реально дралась с ним, и, судя по её воспоминаниям, в ней в этот момент клокотала мощная энергия ненависти. Неужели при таком обороте дел на ней не лежит моральная ответственность за случившееся? И зачем тогда эта ярмарка тщеславия – участие в телешоу, многочисленные интервью и выступления, где она говорит то, что нравится жаждущей скандала прессе и обывателям? Стихи её говорят об одном, а интервью о другом и в них улавливается дух неискренности и удовольствие от внимания СМИ. Но почему те, кто любят Рубцова, должны тогда верить ей и разным интерпретаторам вроде Панина, которые ради красного словца способны ещё больше исказить дербинскую полуправду и представить Л.Д. невинной жертвой, а поэта палачом?
Вот почему Куняев не смог промолчать, когда Дербина заговорила так, как она делает это сегодня, и выступил со своей статьей, раздав всем сёстрам по серьгам. Неужели он и миллионы тех, кто любят Рубцова (согласно статистике общий тираж книг вологодского гения за последние 12 лет с 2000 года составил 15 миллионов экземпляров), не имеют права возвысить свой голос и выступить в защиту поэта?
Кстати, тот же Куняев понимает и неординарность и талант Дербиной ничуть не хуже Панина, но любовь к поэту и глубокое почитание рубцовской гениальности заставляет его, лично знавшего Рубцова и владеющего уникальными архивными материалами о поэте и о Дербиной, молчать об этом больше 30 лет. Тем, кто по-настоящему любит Рубцова, не нужна самореклама на фоне скандальных сторон жизни поэта и трагического эпизода его смерти. Тем же, кто как Панин толком ничего не знает о Рубцове, наоборот интересно покрасоваться рядом с гением, суетливо тиражируя самые нелепые слухи о нём, провоцируя скандалы и таким образом подымая индекс цитирования своего блога. Как иначе можно объяснить борьбу Панина с теми почитателями Рубцова, которые возмутились дешёвыми скандалами и провокационной вознёй, устроенной блогером вокруг Дербиной?! И здесь поведение и высказывания Панина полны нелепых противоречий. С одной стороны он пишет:
«Правда, безумные «поклонники» Рубцова, многие из которых и стихов-то его толком не читали, попытались устроить мне обструкцию на разных сайтах. Я был назван «адвокатом дьявола», «приспешником убийцы» и т.д. Но на больных не реагируют, поэтому у меня даже желания не возникло вступать с кем-то из них в дискуссию».
Но тут же признаётся в том, что полемику всё-таки развязал и защитил честное имя поэтессы от грубых нападков:
«Между прочим, в №1 «Литературной газеты» за 2013 год опубликована моя колонка «Живые и мёртвые online», в которой я негативно отозвался о тех, кто пытается травить Дербину в интернете».
Более того, будучи членом экспертной комиссии самого крупного интернет-ресурса в области поэзии «Стихи.ру» Панин номинировал стихи Дербиной на участие в конкурсе сайта «Народный поэт», где она заняла девятое (!) место. Впрочем, предоставим ещё раз Панину слово, иначе до конца непонятно, что это за явление в современной русской литературе:
«В этом году администрация ресурса решила продолжить конкурс, дав старт второму «Народному», который также начался со скандала. Сам факт номинации стихов Людмилы Дербиной, поэтессы и гражданской жены Николая Рубцова, страшно разозлил ревнителей отечественной словесности. Эти праведные люди почему-то не возмущались продвижением рейтинговых графоманов, проворачивающих порой такие махинации с баллами, позволяющими пиарить своё – прости, Господи – творчество, что позавидовал бы и Мавроди. А тут в лучших традициях партсобраний поспешили дружно осудить и приговорить. С той лишь разницей, что вместо красного знамени на видном месте – чёрно-золотые хоругви. Куда ж деваться, всё меняется, и в опустевшей после зачахшего марксизма-ленинизма душе неизбежно пускает корни столь же пламенное православие. А то, что многие не знакомы с творчеством не только Дербиной, но и Рубцова, – это ничего. Главное – вовремя проявить активность. Дело экскаваторщика Филиппа Васильцева, заклеймившего неизвестного ему Пастернака, по-прежнему правое.
У Дербиной нет шансов на победу на конкурсе сайта «Народный поэт». Но то, что «убийца Рубцова» поднялась на 9-е место в списке голосования, вызвало просто вулканическое извержение ненависти. «Она же, Дербина, не православная! У неё же и тексты мерзкие, вампирские. Даже из них следует: убила, потому что – хотела его погубить, убить!»; «Номинация Дербиной – это провокация»; «На полях русской поэзии началось великое сражение – Зло против Добра»; «Это жЫды»; «Это сатанисты» и т.д… Раздаются даже голоса, что Дербина – это проклятие русской поэзии, и только с её смертью ситуация изменится в лучшую сторону. Хм… А чего тогда мы ждём? Вдруг она до 100 лет жить собирается? Надо срочно что-то делать. Да чтоб позабористее, чтоб, паньмаш, летели клочки по закоулочкам. И у меня такое предложение к активистам «Стихи.ру» – а давайте её распнём?! Не виртуально, нет, а всамделишно. Распнём и начнём водить вокруг креста хороводы, исполняя при этом песни на стихи Рубцова – «В горнице моей светло…», «Я буду долго гнать велосипед…», «Тихая моя Родина». И уж после этого у нас точно всё наладится. Не только в литературе, но и вообще. Никто не будет гадить в подъездах, блевать с балконов, воровать, предавать, лгать, убивать и насиловать. Это ведь Дербина во всём виновата, так? Видите, вы ещё не сказали, а я уже угадал ваши мысли. Недаром же эксперт».
Обратим внимание, как часто эксперт Панин применяет приём приписывания нужных мыслей кому-то, кто ему не нравится, как он любит договаривать за собеседника то, чего тот не говорил, но что выгодно в полемике для навешивания ярлыка. Мы постараемся не приписывать Панину ничего, а будем опираться на его тексты. Ведь Куняев прав: о поэтах надо судить прежде всего по их главным жизненным поступкам – стихам, а не по выступлениям в СМИ, где склонные к полёту фантазии они могут что-то и придумать. Итак, мы утверждаем, что есть силы в нашей стране, которые на глубинном уровне не любят Рубцова, этого самого любимого в 21 веке народного поэта, и которые стремятся дискредитировать его, муссируя тему его пьянства и скандалов (здесь нельзя не вспомнить Пушкина, защитившего гениев, подобных Рубцову, от грядущих нападок черни: да он плох, но плох совсем по-иному, чем вы). И версификатор (в смысле сочинитель версий) Панин – ярчайший представитель этих сил, любящий скандал в тысячи раз больше, чем великую поэзию.
Почему же рупор этих сил Панин на глубинном уровне не любит Рубцова? Обратимся к Панину-поэту, может быть, он всё-таки не версификатор? Какова его творческая философия, о чём болит его душа? А оказывается, она ни о чём не болит, «деревянное сердце», как сказал Солженицын о Вознесенском, лишённое сострадания.
Летит ли к земле бесноватый болид,
и грядет ли резня? —
У кошек, собак ничего не болит;
впрочем, и у меня.
Человеческая кровь и страдания, настоящие или грядущие, не трогают сердце современного пиита, в жилах которого, похоже, течёт не кровь, а «мёртвая вода», как называется последний сборник стихов Панина. Не болит она и о России, из которой сочинитель стихов сбежал бы, представься возможность, и которую проклинает почище Печерина и более поздних диссидентов:
Тошен писателю быт;
дни окаянные.
Родину нужно любить
на расстоянии,
дабы не вязнуть во щах
кислого ужаса
и никого просвещать
больше не тужиться.
Счастливы будьте, ой-ёй,
с сизыми лицами,
с вашей хвалёной гэбнёй,
с новой полицией,
да с азиатской ордой,
да с ваххабитами.
Всё-таки вывод простой –
мало вы биты и
мало вам было потерь…
Жертву, палач, ищи!
Вот и милуйтесь теперь
с карликом плачущим.
Вам же корыто дано
с синей каёмкою.
(Рифмы неточные, но
образы ёмкие).
В общем, представился б шанс,
а не пародия, –
я б не вернулся, душа,
матушка-Родина.
Интересной была бы расшифровка образа «плачущего карлика», о котором поэтический великан так выразительно и бесстрашно из дальнего зарубежья написал в знаковый для России электоральный день 7 марта 2012 года. Но и это стихотворение – не самый главный творческий поступок пиита. Кульминацией всего написанного им о столь любимой Рубцовым родине является следующее стихотворение Панина:
Скорый поезд недостаточно скор,
приедается услуг ассорти.
Взглядом выплеснув усталый укор,
проводница запирает сортир…
Остановка, хоть в окно поглядим:
две избушки, огороды и грязь.
Ах ты, Родина, ах, диво из див, –
проблеваться бы в тебя, умилясь.
Это не просто похмельный сортирный юмор, а глубинное отвращение к нищей крестьянской России, которую так любили Пушкин, Лермонтов, Блок, Есенин и Рубцов. Но даже две оставшиеся от былого величия избушки, вызвавшие бы у Рубцова умиление, у Панина вызывают рвотный рефлекс и ассоциируются с грязью. За всю историю русской поэзии, пожалуй, никто не высказался о родине со столь откровенным чувством брезгливости, как сделал это «русский националист» Панин.
Забавно, что защищая Дербину от почитателей Рубцова, возмущённых тем, что женщина, прямо или косвенно причастная к гибели поэта, сегодня возводится на пьедестал, Панин серьёзно прокалывается ещё раз. Провокационно приписывая оппонентам их тайные мысли, мол, распнём во всем виноватую Дербину и вся наша жизнь наладится, блогер проговаривает знаменательные слова: «Никто не будет гадить в подъездах, блевать с балконов, воровать, предавать, лгать, убивать и насиловать». Так ведь вы же, господин Панин, первый и облевали-с. Только не локальный двор с балкона и не тамбур поезда с похмелья, а всю глубинно, онтологически ненавидимую вами матушку-Россию. От всего, или по крайней мере от очень многого, что вы делаете в вашем творчестве, далеко несёт отвратительными сортирно-блевотными ароматами.
«Унылый сатир» Панин стоит на пьедестале, только не на Голгофе вместе с Дербиной, самочинно разметившей себя рядом со Спасителем, а на особом, сортирном сооружении, а значит без штанов. Или точнее говоря в мокрых и облёванных литературных штанах, запах от которых сохранится в русской литературе гораздо дольше, чем от глупой строчки Губермана-Аронова. И стать облаком в штанах по этой печальной причине у него уже никогда не получится. Ведь ни один русский поэт не вложил в слова о России столь ядовитого, дурно пахнущего чувства. Эдакий моложавый двойник незабвенного старика Козлодоева, только в отличие от этого персонажа песенки Гребенщикова так и не побывавший никогда народным героем.
Дело не во взглядах Панина, а в том, как мы на это реагируем и как терпим такие явления рядом. Панин – это в недавнем прошлом всё-таки завотделом поэзии уважаемой «Литературной газеты». Правда, большинство своих наиболее одиозных опусов он расчётливо публиковал в других изданиях – в «Литроссии», в «Экслибрисе» (приложении «Литературки»), наконец, в безликой сети. Как ощущает себя рядом с подобным сотрудником тонкий и, безусловно, патриотически настроенный Юрий Поляков? Трудно поверить, что Поляков настолько индифферентен к поэзии Рубцова и процессам, происходящим в большой русской литературе, что терпит подобного откровенного (хотя возможно и очень сервильного) русофоба в своей газете. Скорее всего, у него просто не доходят руки ознакомиться с творчеством своих сотрудников за пределами газеты, хотя статью в защиту Дербиной Панин опубликовал и в «Литературке» тоже. Что скажут по поводу рассмотренных стихов интернетные и видимо личные «френды» Панина – Емелин, Шаргунов, Прилепин? Неужели присоединятся и начнут оправдывать, искать тонкие причины, позволяющие новому поколению говорить о России в таком тоне?
Давайте вообразим, какова была бы встреча Панина с Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым Блоком, Есениным и Рубцовым, если бы они прочитали сортирный стих литератора и встретились бы с ним в каком-нибудь светском или литературном салоне? Легко представить себе, что Пушкин с Лермонтовым вызвали бы его на дуэль, Тютчев с Блоком демонстративно отвернулись бы и не подали руку, а Есенин с Рубцовым бросились бы бить ему морду. Полагаю, что и Мандельштам мог тоже влепить пощечину Панину за грубое дурновкусие. Как отреагируем мы, наследники великих?
И вообще нужен ли кому-нибудь этот Неуловимый Джо, присосавшийся, словно клещ, к могучему плечу долготерпеливой русской литературы?
Новосибирск